В Августе месяце, в Сиднее планируются гастроли знаменитого балета  Бориса Эйфмана. Моя журналистская работа в русской газете «Горизонт» (Сидней) позволила мне связаться с Борисом Яковливичем и задать ему несколько вопросов. 

— Борис Яковлевич, профессии ваших родителей лишь в какой-то мере можно отнести к творческим: отец – инженер, мама – врач. И, тем не менее, кто распознал Ваш талант именно в балете?

 — Ни мое окружение, ни обстановка, в которой я рос, не способствовали приобщению к балету. Сама мысль о том, что мальчик может стать хореографом многим тогда казалась странной. Поэтому мое вхождение в профессию в каком-то смысле состоялось не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Судьба преподнесла мне счастливую возможность — осознать свое предназначение в достаточно юном возрасте. И в 16 лет у меня уже был свой небольшой театр, для которого я стал сочинять хореографию. Если в тебе действительно заложен дар и ты сумел распознать его, то никакие препятствия не страшны.

— Когда Вы начинали свою «трудовую вахту» в Союзе, будучи ещё молодым балетмейстером, как к Вам пришла эта идея — создать такой авангардный балет, ведь практически никакой информации о современном танце в те времена не существовало?

— Существовавшая в СССР информационная блокада оказалась для меня не столько злом, сколько благом. Потому что, не имея практически никакого представления о том, что происходит в современном мировом балетном искусстве, я был абсолютно независим от какой-либо конъюнктуры. Мне не нужно было ровняться на маститых западных коллег, гнаться за модой и заниматься имитацией актуальных образцов хореографического творчества. У меня была абсолютная свобода самовыражения — конечно, сугубо внутренняя, поскольку в стране тогда существовала жесткая цензура. Создавая собственный театр, я стремился обрести площадку для наиболее полной реализации своего творческого потенциала, потому что советское официальное искусство с его строгим академизмом не давало мне такой возможности. Мне было тесно в рамках царивших тогда клише и канонов. А любое серьезное творчество и рождается тогда, когда существующая эстетическая система начинается казаться тебе ограниченной и одномерной. И подчеркну еще раз: я не создавал модный художественный проект, не просчитывал, как и за счет чего мы завоюем нашу аудиторию и станем востребованным театральным брендом. Я просто сделал свой выбор. Встал на тот путь, с которого не схожу уже 35 лет.

— Но Вы понимали, что идете против течения?

— Не просто понимал — ощущал это каждой своей клеткой своего тела. Ежедневно, ежечасно. Я думаю, что не только гражданам Вашей страны, но и многим моим нынешним соотечественникам не под силу представить, что за жизнь была у меня и моего Театра в течение, примерно, первых десяти лет нашего существования. Ни денег, ни репетиционных помещений, ни поддержки со стороны властей. Мы жили жизнью скитальцев, перебираясь из одного спортивного зала в другой. И самое главное — до второй половины 1980-х никто не мог даже представить, что ситуация когда-либо изменится. Это очень важный момент: приходилось не просто ежедневно преодолевать тяжелейшие испытания, но и при этом существовать без малейшей надежды на более счастливую и светлую участь. Наверное, власти, и не закрывали нас именно из-за уверенности в том, что мы сами не вытерпим такой жизни. Но наш театр выстоял.

— А Вам не кажется, что оригинальным, необычным, не похожим не на кого – проще было быть, именно в те, приснопамятные времена? А вот выживать, отстаивая право на свое художественное видение при существующей традиционной школе русского балета – было практически невозможно, и те, кто отходил от этих канонов, конечно, сразу попадали под «расстрел». Что лично вам помогло не сломаться?

— Я думаю, что во все эпохи художнику одинаково непросто «гнуть свою линию». Но меняются условия работы. Раньше приходилось преодолевать косность и репрессивность существовавшей официальной системы. Сегодня очень сложно заявить о себе из-за переизбытка культурной информации, из-за пресыщенности зрителя, которого уже практически невозможно ошеломить.

Если говорить о советском периоде жизни театра, то действительно: были моменты, когда я искренне полагал, что следующий спектакль станет для меня последним. Как, например, балет «Мастер и Маргарита». И в те сложнейшие времена меня поддерживали две вещи: любовь наших зрителей и вера в собственное предназначение.

— Более тридцати лет Ваш творческий коллектив не имел собственной сцены. Но несколько лет назад в рамках проекта «Набережная Европы» власти Петербурга поддержали Вашу инициативу строительства нового, современного здания для театра, с чем мы вас, Борис Яковлевич, от души поздравляем! Каким, вы видите ваш будущий театр?

— Дворец танца не станет театром для одной труппы. Я вижу его как мировой центр балета, где сконцентрируются все современные танцевальные идеи и формы. Петербург может и должен быть в авангарде этого процесса, здесь будут рождаться самые передовые, инновационные идеи, как это было во все времена Дягилева, Стравинского, Мейерходьда, Шостаковича.

— Расскажите немного о проекте создания Академии танца.

Наша Академия – это не только культурный, но и социальный проект. Мы хотим отобрать талантливых детей из детских домов, из неблагополучных семей по всей России, и дать им возможность на попечении государства получить профессию, состояться в жизни, а затем что-то сделать для своей страны. Мы верим, что наша школа балета даст новый импульс развитию культурной жизни города, а также поможет найти новые решения в деле помощи общества своим юным гражданам.

— Борис Яковлевич, как рождаются ваши спектакли? Что первично при выборе материала — музыка или драматургия?

— Очень непростой для хореографа вопрос. Создание нового спектакля — это отдельная жизнь длиною в год. И как не бывает двух одинаковых человеческих судеб, так и балеты никогда не рождаются по одному и тому же заданному алгоритму. На сочинение хореографии меня могут вдохновлять и музыкальные произведения, и литературные шедевры, и отдельные исторические персонажи. Причем создание драматургическо-философской конструкции спектакля и музыкальной партитуры — даже более тяжелый труд, чем собственно работа над пластическим рисунком.

— Часто ли Вы обновляете ваш репертуар, и как долго живут ваши спектакли?

— Здесь опять-таки нет универсальных правил. Отдельные спектакли живут десятилетиями, другие — всего нескольких сезонов. Мы регулярно обновляем свой репертуар, каждые год-полтора выпускаем премьеру. Непросто существовать в таком режиме, не имея своей сцены. Но такова участь хореографа — ты не имеешь права почивать на лаврах.

— Я не сомневаюсь что спектакли «Анна Каренина» и «Чайковский» удивят австралийскую публику. Но чем обусловлен Ваш выбор, привести в Австралию именно классическую тему?

— Не думаю, что «Чайковского» и «Анну Каренину» в полной мере следует относить к классицизму или неоклассицизму – идет ли речь о художественной форме спектакля или же о его содержательном плане. Эти балеты развивают нашу собственную творческую философию, демонстрируя безграничные возможности тела как инструмента открытия тайн жизни духа. И для меня как хореографа при работе над ними был наиболее важен не антураж XIX века, не стилистика и атмосфера эпохи, а те трагедии и терзания, что наполняли жизнь героини Толстого и великого композитора.

Если кратко характеризовать данные балеты, то «Чайковский» — спектакль о невыносимой мучительности земного бытия великого творца, о его борьбе со зловещим началом, жившим внутри композитора.

Балет «Анна Каренина» — опыт сценического исследования психики женщины, добровольно подчинившей всю свою жизнь сильнейшему зову чувственной страсти, ставшей заложницей собственной сексуальной природы. Это спектакль о трагедии личности, которая отвергла все традиционные нравственные и экзистенциальные ценности во имя быстротечного счастья и удовлетворения темных разрушительных инстинктов.

— Расскажите о солистах, которые будут танцевать для австралийской публики.

— В спектаклях «Чайковский» и «Анна Каренина» австралийские зрители увидят наших солистов Марию Абашову, Нину Змиевец, Олега Габышева, Сергея Волобуева, Олега Маркова и других. Можно было бы долго рассказывать про каждого, потому что у всех у них — свой особый интересный путь. Но с Вашего, позволения, не стану выделять кого-либо и предоставлю австралийской публике возможность самостоятельно оценить мастерство наших исполнителей. У нас в труппе собраны блестящие танцовщики, которым присуща не только безупречная техника, но и уникальный тип творческого мышления.

— Имеется ли в Вашем багаже спектакль, который Вы можете назвать визитной карточкой Вашего театра?

— Пожалуй, назову здесь спектакль «Анна Каренина». Именно в нем аккумулировались и наиболее полно отразились наши длительные творческие поиски, направленные на развитие языка современного психологического балета. В то же время, я всегда стремлюсь к тому, чтобы каждый наш новый спектакль был ярче и интереснее предыдущего. Поэтому надеюсь, что в будущем мы обязательно привезем в Австралию наш последний на данный момент балет «Роден».

— Где черпаете силы для вдохновения?

— Из окружающего мира, произведений искусства, своих фантазий. Приход вдохновения — тонкий мистический процесс, практически неподвластный анализу и описанию. Да, можно с помощью различных методик и приемов постараться спровоцировать его. Но контролировать вдохновение нельзя. Всевышний либо посылает тебе приток этой созидательной энергии, либо нет. Третьего не дано.

— Для создания таких театральных шедевров, как Ваши, и на реализацию всех идей по созданию «Академии танца Бориса Эйфмана», нужно быть поистине фанатиком своего дела. Остается ли у Вас время на какие-то «бытовые радости» домашние посиделки, поход на концерт, редиску на даче посадить — например и т.д?

— Практически нет, и это — плата за творческие свершения. Выбирая профессию хореографа, ты обрекаешь себя на путь жертвенного, каторжного труда. И потом уже просто не можешь жить иначе — без сумасшедшей работы по 18 часов в день. Иногда, конечно, думаешь: надо бы взять паузу, хоть немного отдохнуть от этой бешеной гонки. Но появляется очередной замысел, и ты вновь лишаешься покоя на долгие месяцы.

— У Вас есть взрослый сын, он находиться в том возрасте, когда нужно определяться в профессии, продолжит ли он династию?

— Нет, он не балетный человек. Ему интересен кинематограф, компьютерные технологии, мультимедия. И я не пытаюсь насильно привить сыну то, что ему чуждо. Он — человек своего времени. У меня нет творческого наследника, и это, конечно, не может не тревожить.

 — Благодарю Вас Борис Яковлевич за интересную беседу. А мы в свою очередь будем очень рады увидеть Ваш балет на подмостках Австралийской сцены,  чтобы насладиться творчеством танцовщиков Вашего театра.